Свет фонарей с улицы едва проникал сквозь наглухо закрытую штору, не нарушая полумрака комнаты, в которой спал нефилим. Застать его в том самом безобидном состоянии, когда нет риска спровоцировать своим появлением атаку, крайне тяжело теперь. Все дни Калеб проводит в Институте, окружённый толпой охотников, чьи клинки больше не остановит Соглашение. А ночи его неустанно сопровождает девушка, что больше не нуждается в сне и отдыхе, она способна до рассвета находится рядом не смыкая глаз. Всё потому, что вампиры не спят. По крайней мере, ночью, а нынешнее время, перебегающее за полночь самое благодатное для расцвета тёмной энергии.
Впрочем, сейчас Менолли все же спит. На веках, на усыпанных веснушками щеках и около носа, мерцает зеленоватая пыльца. Рыжие волосы раскинулись по подушке, книга, которую она читала, ожидая пробуждения спящего рядом на кровати нефилима, лежит на груди, под сведенными вместе руками.
И сниться ей далеко не кошмар, нет, во сне вампира продолжает читать историю, когда увлекает её настолько, что она пропускает время, чтобы разбудить нефилима и забывает об открытом окне, впуская в комнату лето и запах шалфея и мяты.
Андерс тихонько подходит к кровати со стороны продолжающего спать Калеба и поднимает с тумбочки его сотовый телефон, просматривая время, на которое установлен будильник. Пометка гласит что-то вроде: "Дракула 2000", на что фей только морщиться, предполагая, что это название очередного дурацкого примитивного фильма, который будет смотреть парочка после пробуждения нефилима. До звонка остаётся двадцать минут и Андерс откладывает телефон в сторону, на место, откуда взял его, и присаживается на край матраса. У него есть меньше получаса, но даже эти доли мгновений лучшее, что вышло получить за последние недели. Когда он выбирал жить по правде, то как-то не задумывался над тем, что время не лечит, а только делает больнее. И даже будучи готовым к тому, что любовь развернется к нему спиной, действительность оказалась ещё хуже того, что он успел надумать в своих мыслях. Если бы можно было вырвать из себя человечность и растоптать на бездушном асфальте, Андерс сделал бы это, не задумываясь. В его ситуации лучше жить бессердечной тварью, столетиями это спасало фея от боли, которой теперь хватит с лихвой, чтобы окупить года без неё.
Наклоняясь ближе к Калебу, рыцарь проводит рукой по его лицу вдоль линии нижней челюсти и подводит пальцы к его губам, вспоминая их мягкость. Взгляд меж тем прикован к зарубцевавшемуся провалу левой глазницы, и зубы сжимаются, чуть скрипнув в тишине. Нефилим мог бы вернуть себе глаз, если бы захотел. Но в приступе детской дурости просто выбросил его в сторону. Мальчишка. Всего-навсего мальчишка с идиотскими принципами.
я ведь пытался все исправить - для этого все было задумано? Ради чувства вины? Нельзя винить себя сильнее, чем уже винит себя фей. Даже с обоими глазами на Калеба слишком больно смотреть, а так вдвойне невыносимо. Ведь Андерс пытался вернуть все на круги своя. Вот она, девушка, рядом с тобой. Живи дальше. Под приворотом нефилим планировал уйти в Перевернутый мир ради любви. Почему бы не уйти к вампирам, зачем показательно страдать?

Люди отвратительны. И это человеческое внутри Андерса, что сжимается в испуганный страдающий комок, тоже отвратителен.

Есть ли от этого лекарство?

Разум действует отдельно от остального тела. Руки продолжают бродить по знакомому лицу, как путник по родному дому, давно оставленному, но вот случайно оказавшемуся перед ним.
По шее пальцы спускаются вниз к ключицам, считают ребра. На дворе лето и одеяло откинуто в сторону, оно лишь чуть прикрывает ноги и низ живота. Но будто ощущая ледяное прикосновение фейри, Калеб пытается во сне подтянуть его на себя. Андерс останавливает его руку и в этот момент нефилим открывает глаза.
— Это просто сон - фей успевает выхватить взгляд охотника и применить голос прежде, чем он дернется в сторону, как ему казалось, облокотившегося на тумбочку рядом клинка. — Меня ведь здесь не может быть по-настоящему - продолжает Андерс подвигаясь ближе и кладя вторую руку ему на лицо, усиливая эффект волшебства.
Калеб косится в сторону, на спящую рядом с ним Менолли, но взгляд сейчас не может фиксироваться ни на чем, кроме как на разных глаз фея.
— Вампиры не спят - нефилим как бы убеждается в том, что все происходящее сон и его собственные глаза заволакиваются лёгкой дымкой. - Значит просто сон... - веки тяжелеют и Калеб собирается уже откинуться назад на подушки, но Андерс решительно удерживает его, переместив ладонь на его шею сзади.
— Это будет кошмар? — охотник не может проснуться до конца из-за плетущегося сетью вокруг него заклинания и это на руку фею. — Или хороший сон?
— С моим участием разве бывают хорошие сны? — Андерс улыбается, а Калеб удивленно распахивает глаза на мгновение, но чары не дают ему обдумать слова и он просто решает не обращать на них внимание.
— Пусть только не закончится на самом интересном — усаживаясь ровнее, нефилим теперь упирается в плечо фея рукой, сминая тонкую ткань зеленоватой рубахи, почти белой в тусклом освещении. — Как обычно
— Ты забудешь его, когда проснешься — обещает Андерс, вспоминая, как оставлял ему свои сны для того, чтобы напомнить о чувстве, созданном Эльханой. В этот раз все совсем по-другому. Фею ненужно никуда вести Калеба, просто совсем без него уже невозможно.
Нефилим хмуриться от этих слов, но ничего не говорит. Пытается держать глаза открытыми, пусть до конца и не получается. Как бы не пытался, не получиться. Время уже на исходе.
Подавшись вперед, Андерс совершает глупость, когда в порыве целует полу спящего Калеба в губы, прижимая его к себе. Ему этого, конечно, недостаточно. Прикосновение только распаляет застывшие чувства фея, когда охотник пытается ответить на поцелуй, он не дает ему и попытки проявить инициативу. Воздух потихоньку покидает легкие, но тратить время на вдох непростительно. И он отталкивает Калеба от себя, практически роняя его на подушки, ровно за секунду до того, как…

Первые музыкальные аккорды песни Criminal World, ну, разумеется, Дэвида Боуи, врываются в ночь, призывая проснуться.

Калеб открывает глаза и пытается проморгаться. Ему что-то снилось, но он не помнит что. Менолли поднимает книгу, вздрогнув от внезапной музыки, и утирает нос, который щиплет странный запах. Пыльца растворяется на коже, будто ее там и не было.

— …you never told me of your other faces
you were the widow of a wild cat
and now I know about your special kisses
and I know you know where that’s at I guess I recognise your destination…

Я сказал этому проклятому Эрондейлу, что дам Алеку то, что он сам никогда не смог бы дать. Что стану для него лучшим парабатаем, чем когда-либо смог бы стать Джейс. И я исключительно верен своему слову. Может, это близость к Владимиру делает меня таким открытым, а может, это близость к тому, чего я так желал все эти годы. Наконец, на своем месте. На месте, которое у меня когда-то отнял Эрондейл.
В детстве мы играли вместе с этим синеглазым ангелом. Он был первым нефилимом, которого я узнал и который забыл обо мне, когда на смену демоническому отродью пришел золотоволосый мальчик-идеал. Теперь, мы снова играем вместе. И в этот раз, по моим правилам.
Я вижу, как Джейс смотрит на нас всякий раз, что мы оказывается в комнате рядом. Вижу, как напрягаются мышцы его лица, и дрожит проступающая на шее венка. Его бесит. Бесит то, что я касаюсь Алека, провожу руками по его волосам, поправляю одежду. Мне нравится это чувство. И все эти мимолетные прикосновения рук, грубость мозолистых рук и дрожь, которая проходит по всему телу охотника, когда притворно незаметно веду пальцами по внутренней стороне его ладони. Когда мы стоим рядом и разговариваем вроде бы о деле, о чем-то, несомненно важном для нашей будущей революции, я тем не менее не упускаю возможности дотронуться до него. Меня это заводит. Особенно, когда я делаю это на глазах проклятого Эрондейла, и его всего скрючивает от вида того, КАК его парабатай реагирует на мои прикосновения.
И мне хочется больше. Намного больше того, чем я уже владею. Я хочу получить всего Александра Лайтвуда, вместе с его телом и душой. Ведь я действительно лучше парабатай, чем Джейс. Спросите об этом моего синеглазого ангела.
Знаю, что получил это преимущество, заняв в сердце охотника нишу, отведенную ранее для Эрондейла, но разве страсть рождается из одних воспоминаний? Насколько я знаю, Алек в конечном итоге влюбился в кого-то третьего, так почему же тогда он так возбуждающе краснеет всякий раз, когда оказываюсь слишком близко? Тело не может врать, в отличие от памяти.

— Ты обещал мне, что отпустишь Алека! — продолжает вопить, брызжа слюной блондин, но это только заставляет меня улыбаться. — Если ты еще раз притронешься к нему, я клянусь, что убью тебя!

Попробуй.

Ловлю Лайтвуда в следующий раз в тренировочном зале, нещадно колотящего боксерскую грушу. Эрондейла поблизости нет, но это меня не сильно беспокоит, все внимание концентрируется на сосредоточенном взгляде Алека, которого так хочется проверить на прочность.
— Кого-то представляешь? — спрашиваю я во время очередного удара, и он промахивается, почти падая на грушу.  — Напугал?
— Я тебя не заметил — он пожимает плечами, утирая с лица пот и откидывая нависающую на глаза челку. — Джейса — отвечает на последний вопрос. — Жду не дождусь, когда мы разделим вас, и я смогу лично снести его тупую голову.
Как иронично и несказанно весело наблюдать эту ненависть. Подходя к Лайтвуду, я останавливаюсь в шаге от него, вытаскиваю из кармана платок и с охотой помогаю ему вытереть лоб. Вижу, как Алек усмехается и мягко отводит мою руку своей.
— Душ все исправит, мамочка — подумать только, этот забитый жизнью с благопристойными нефилимами мальчик, научился шутить и острить всего за пару месяцев со мной. Темная сторона идет охотнику явно на пользу.
— Ты слишком зациклен на Джейса — замечаю я, мешая ему вернуться к избиению груши, удерживая внимание на себе. — Я даже немного ревную
— Ты-то? — Алек старательно делает вид, что не замечает моего взгляда, нагло пожирающего открытые плечи и торс, который он и не подумал прикрыть майкой, видимо успев скинуть ее за долгую тренировку. — Хочешь, чтобы я и тебе мечтал рожу набить?
Он немного выше меня и шире в плечах и мне это нравится. Как нравится стоять сейчас в непосредственной близости от него, ощущая запах пота вперемешку со смущением. Вот он уже оглядывается в поисках своей футболки, пытается вспомнить, куда зашвырнул ее несколькими минутами ранее. И эта невинность мне тоже очень нравится.
— Ну, от пары ударов я бы не отказался — ухмыляюсь, понимая, что мой напор, вынуждает его отступить и почти врезаться спиной в груду. Взгляд его больше не блуждает по залу. Теперь он сфокусирован на мне. — Боль может быть приятной
— Себастьян, я… — он все же не достаточно открыт, испытывая смущения, и не до конца видимо осознавая намеки, которыми я потчевал его все эти дни. Это возбуждает. Видеть его сомнения, надежду, страх обмануться в предположениях, испортить нашу дружбу. Все это должно было испытывал Джейс, и я просто не понимаю, как он сумел удержаться. Глядеть в эти синие глаза и ни разу не захотеть попробовать на вкус страсть, которая томилась так долго без возможности выражения.
— Ты же знаешь, как никогда не сделаю тебе больно — прошептал я, внаглую кладя обе ладони на влажную после интенсивной тренировки грудь. — Если только ты не попросишь меня об этом.
Одна рука уходит вверх, ложась за заднюю поверхность, будто ставшей деревянной от напряжения шеи. Алек почти не дышит, и я коротко смеюсь, подтягивая его ближе к себе. Чтобы мне сказал на это Эрондейл, если бы увидеть?
Ох, сейчас мне даже п л е в а т ь.
Ведь я целую его и чувствую жар, которых охватывает сначала его тело, затем как лесной пожар перебрасывается на мое и вот уже сам Алек врывается мне в рот своим языком, по-видимому, только и, ожидая, что приглашения в гости. Мы целуемся, пока его руки беззастенчиво начинают ощупывать мое тело, но я перехватываю их за запястья и отталкиваю, вместе с тем прерывая поцелуй.  Его щеки горят огнем, а воды в синих глазах потемнели, приготовившись к шторму. Улыбаясь, я вновь подаюсь вперед, на этот раз, целуя яремную впадину, языком слизывая капельку пота, застывшую там. Мои губы скользят вниз по рельефу живота и для удобства поцелуев мне приходиться опуститься на колени.
Берусь за резинку тренировочных штанов и поднимаю голову на застывшего столбом Лайтвуда.
— На тебе слишком много одежды, не думаешь?

Ну, разве я не лучший парабатай в мире?