Я никогда не хотел быть учителем, но так уж вышло. Старшие по рангу решили все за меня. Наверное, они разглядели во мне что-то, чего я выявить в себе не мог. Личное мнение о себе всегда субъективно. Я всегда считал себя недостаточно ответственным, недостаточно внимательным и справедливым, чтобы нести ответственность за подрастающее поколение. Но, как в свое время мои родители вручили мне близнецов и сестру на попечение, так и Уильям Уайлдроуз с подачи своей супруги решил, что мне лучше преподавать у подрастающего поколения невидимом, Что ж, я спорить не стал. В те далекие годы с учителями было туго, да и я не смог отказать инвалиду-колясочнику в его просьбе.
Работа пошла мне на пользу. После всех скитаний я наконец-то осел на постоянном месте. Я не думал, что когда-нибудь вернусь в Чикаго после своего позора, но надежда на искупление грехов снова загорелась в моем сердце. Я хотел вернуть доверие оборотней, которое я подорвал, будучи игрушкой в руках Конклава, и если в моих силах воспитать новое поколение воинов, которые не будут столь наивны и не столь глупы, как я в свое время, что ж, я буду считать, что сделал все возможное.
Быть учителем молодняка оказалось не так сложно, как я думал. Пока у них не начался пубертатный период. Вот тут вскрылись все подводные камни. Тяжелее, конечно, приходилось с девочками. Настолько, что даже мне, носителю гордой фамилии Фернандес, которая имеет определенную славу у противоположного пола, пришлось туго. Я то и дело находил у себя в карманах и на столе любовные послания, ловил на себе заинтересованные взгляды и несколько раз подвергался кражам своих личных вещей.
Мне было жаль этих девочек. Бедняжки, они просто не знают. Но до определенных лет им лучше не знать всей моей подноготной. Не в моей компетенции просвещать их на такие темы. Я же все-таки учитель, мне запрещены такие разговоры. А потому, когда я слышу в шутливой форме «профессор Фернандес, вы женитесь на мне, когда мне исполнится восемнадцать?» мне проще отшутиться в ответ. «Я закостенелый холостяк, найдите себе кого-нибудь получше». Так проще. Быть холостяком-потаскуном, завсегдатаем «Лотоса», чтобы родителям было стыдно предлагать такому человеку руку своей дочери. Возможно, если бы они знали обо мне кое-что еще, это избавило бы меня от доброй доли желающих породниться через меня с моей семьей. Но, к сожалению, я не могу этого сделать. Это скомпрометирует не только меня, и только это меня и держит.
Я никому не говорил про Эйрика. О том, что действительно было между нами. Но я не вправе ставить его репутацию под удар, он и так пострадал, связавшись со мной и поверив мне тогда, много лет назад. Нет, я не виню его, что он больше не разговаривает со мной, но мне кажется, что каждый достоин прощения, а его молчание до сих пор больно отдается внутри меня. Сколько лет уже прошло? Пора бы мне уже успокоиться. А тут вдруг…
Он всегда держался в стороне. Этот ángel rubio*. Дурная слава, увязавшаяся за Моргенштерном не без усилий его родной матери. Я же ничего такого не замечал. Я видел лишь упорство, с которым он тренируется, я видел азарт и бесконечное желание самоутвердиться, но никак не чрезмерную жестокость, о которой говорили другие. Не многие хотели тренироваться с ним в паре, и нам приходилось заниматься вдвоем. Вскоре это вошло в привычку, хоть я и замечал, как он смущенно отводит взгляд, заливаясь румянцем, когда я хвалю его. Невольно и моя рука слабела при ближнем захвате, почувствовав его разгоряченное тело. Во рту пересыхало и сердце начинало биться сильнее, когда мы оказывались лицом к лицу, и я чувствовал его сбившееся дыхание на своем лице. Но я никогда не переступал черту. Никогда.
Глупый мальчишка, решил себя показать. Я не говорю, что не могу его понять, я сам был таким отчаянно самоуверенным, желающим доказать, что способен на многое. Вот и Себастиан решил, что уже готов для первой серьезной вылазки.
Я был взбешен его поступком, но повернуть назад уже было нельзя. Нам оставалось только сражаться против этих тварей, которых оказалось вдвое больше, чем мы ожидали. Я как мог старался перевести их внимания на себя, увести их подальше от Себастиана, но он не понял меня, решил, что я в опасности и подставился сам. Я был далеко, и единственное, что я мог сделать, это запустить кинжал в тварь, что вцепилась в Моргенштерна.
Благо прибыло подкрепление. Я бросился к раненому ученику, чтобы проверить его состояние. Рана, Слава Ангелу, была неглубокой, и я уж было выдохнул, но тут же оцепенел, когда парень открыл глаза.
- Джонатан! Ох, Разиэль! Что с твоими глазами?
Яд демона видимо уже начал действовать, белки глаз Себастиана стали черными, а сам он бредил. Что-то про страсть и славную смерть.
- Chico estúpido, ¡no estás muriendo en absoluto**
Я приобнял его за плечи, пытаясь поднять на руки, но в тот же момент, словно почувствовав близость, он поцеловал меня. И отключился. Паоло за моей спиной, который только что подбежал помочь раненому, выразительно присвистнул.
- Хаве, не хочу тебя расстраивать, но за это во многих странах сажают.
- Заткнись. Лучше помоги мне отнести доставить его в Институт. Idiota, Vincent puede curarte fácilmente, pero aún tienes que sonrojarte por un largo tiempo***
Была бы моя воля, я бы не оставил его, но Винсент выставил меня за дверь, заверив, что парню ничто не угрожает. Под искрометные шуточки близнецов в стиле «Хаве, когда ты представишь Моргенштерна папе с мамой?» я заперся в своей мастерской и пребывал там до тех пор, пока мне не сообщили, что мой ученик скоро придет в себя.
Не скрою, я нервничал перед встречей с ним, меряя шагами комнату. Нас ждал не слишком приятный разговор. Я даже не знал с чего начать.
Я твой учитель, а ты мой ученик, между нами не может быть ничего. Не то чтобы мне не хотелось..
Знаешь, я так давно не целовал молодых людей..
У тебя глаза почернели, и меня это беспокоит..
Но все мои сомнения отошли на второй план, когда я увидел его, лежащего на больничной кушетке, бледного и.. такого hermoso****.
Над ним хорошо поработали. Его грудь была испещрена исцеляющими рунами, раны плотно перебинтованы, и, пожалуй только по размеренному движению грудной клетки можно было понять, что это живой человек, а не мраморная статуя прекрасного Аполлона. Сев подле него на край кушетки, я какое-то время не мог оторвать от него взгляд. Наверное, впервые за все время я не боялся, что мое пристальное внимание заметят. И осудят. Светлые ресницы дрогнули, и я подался вперед.
- Ну, что, Джульетта, красиво умереть не получилось?
Он открыл глаза, и я улыбнулся, убедившись, что с ним действительно все в порядке. Никакой тьмы. И хотя я знал, что мне это вряд ли привиделось раньше, я предпочел сейчас об этом не думать.
- Полагаю, пришло нам время кое-что обсудить. Нет-нет, лежи, пожалуйста, - я не даю ему приподняться, выставив вперед ладонь. Прикосновение затягивается, и я на какой-то момент теряю дар речи, забывая, что хотел сказать. - Я… Это было весьма опрометчиво с твоей стороны. Я имею ввиду, ввязаться в бой, да и не только это. Слишком опасно, вы еще не готовы к такому. Но ты хорошо показал себя, - не знаю, почему я хожу вокруг да около, но не могу прямо сказать, что имею ввиду даже не сам бой, а скорее то, что было после боя. Мне бы вряд ли хватило смелости на то, что сделал Себастиан на виду у всех. - Конечно, над техникой еще придется поработать, - я только ухмыляюсь, пытаясь ловить изменения на лице блондина. - Ты слишком торопишься, а суета здесь ни к чему.
Я ловлю замешательство на его красивом лице, и мне почему-то это нравится. Вот то, чему я еще не научил это юное создание. К черту слова, к черту теорию, надо показать все на практике! Моя рука скользит вверх по его груди, по белесым шрамам, таким же, как у меня. Пальцы касаются его подбородка, и, не видя отторжения, я склоняюсь к нему, замерев в нескольких сантиметрах от его лица. - Такие серьезные дела не терпят спешки.
Я сам не свой, чувствуя тепло его дыхания на своей коже. Возбуждение разрастается во мне рядом с ним, но я сдерживаюсь, ибо это и есть то главное, что может быть между двумя людьми. Первый поцелуй. Настоящий, осознанный. Не важно что будет дальше, эта точка станет константой во времени, и мы оба будем знать, что именно в этот миг были счастливы. Мои губы касаются его приоткрытых губ, и я чувствую, как его мягкие ресницы, подрагивая, щекочут мое лицо, а тело, превозмогая боль от ран, выгибается мне навстречу. Мой милый мальчик. - Mi amor, - шепчу я, оторвавшись от Себастиана из-за нехватки воздуха, - Теперь меня скорее всего уволят, но это того стоило.
*белокурый ангел
**глупый мальчишка! Ты вовсе не умираешь!
*** идиот! Винсент в два счета вылечит тебя, а вот краснеть тебе придётся ещё долго
****прекрасного.